Это очень понятно. Власти уже не раз обманывали людей – и с повышением пенсионного возраста, и с изменением Конституции, и во время пандемии. Поэтому многие потеряли веру и надежду на улучшение.

Правозащитница, кандидат в депутаты Госдумы Марина Литвинович о своем детстве, семье и жизненном пути.

Марина, почему жители России сейчас не доверяют политикам?
И как с этим быть?

А почему люди должны поверить вам?

Может быть, потому, что, по сути, я не политик, а правозащитник. Я впервые участвую в выборах в качестве кандидата, но уже 16 лет помогаю людям в беде. Самым разным – пострадавшим от дедовщины в армии, погорельцам, жертвам терактов, незаконно преследуемым, заключенным, избитым в полиции, пациентам психиатрических больниц и многим другим.

Да, я уже в школе воевала за правду, всех защищала, выступала против любой несправедливости. Бывало, что учителя унижали учеников, и я всегда поднималась на защиту.

А в 14 лет попала в коммунарское движение. Шел 1988 год, менялось общество, появлялось много новых идей, неформальных объединений и новых лидеров. Мы, коммунары, помогали детским домам и домам престарелых, ремонтировали детские площадки, вели раскопки в местах боев Великой Отечественной войны, ходили в походы под парусами. Такие вещи не забываются и, конечно, не проходят бесследно.

Для себя – на семейных праздниках, и в караоке люблю попеть.

Я пела в хоре в студии «Радость» в ДК МАИ, пришла туда вскоре после маминой смерти. Благодаря репетициям, поездкам, гастролям как-то отвлекалась. Там была замечательный пелагог Татьяна Жданова, которая до сих пор руководит этой студией. Она ко мне хорошо относилась, присматривала за мной. Студия переехала из района Сокол в Коптево, но существует до сих пор.

Когда мне было семь лет, у меня умерла мама. Мы несколько лет жили вдвоем с отцом. Я помню, как ему было трудно – и в бытовом плане, и психологически – после потери моей мамы, ведь ей было всего 34 года. Потом мой папа женился снова. Вместе с папиной супругой у меня появилась любимая сестра Оксана. Позже, в 1990 году, родился брат Сергей.

Давайте поговорим о вашем детстве. Оно было счастливое?

Что самое важное для семейной жизни? Только достижение цели?

Вы справлялись успешно, без сложностей?

Что-то запомнилось особенно ярко?

Я считаю, что для семьи важнее всего доверие. Если оно теряется, жизнь становится невыносимой. Хотя доверие нужно везде – и в семье, и внутри любого коллектива, и тем более между государством и человеком. Для меня всегда было важно строить доверительные и надежные отношения. Я хотела этого не только от других, но прежде всего требовала от себя.

Да куда без них. Средний ребенок в 3 года никак не хотел говорить, не откликался на свое имя, потом его не хотели брать ни в какую школу. Я ежедневно боролась за него: занималась, обучала, развивала. В итоге сейчас он болтает без умолку, решает математические задачки для старших классов, пишет рассказы, рисует комиксы и ведет свой канал на YouTube. Так что для успеха надо ставить цель и упорно идти к ней. Тогда все получится.

Я всегда хотела иметь много детей. И с этим мне повезло, у меня три любимых мальчика: Миша, Захар и Савва. С отцом первого ребенка надежных отношений построить не удалось, наши пути разошлись. И я смогла так организовать свою жизнь, что успешно справлялась одна. А теперь старший сын уже вырос и очень мне помогает.

Понимаете, мне было 14 лет – как раз тот возраст, когда важно увидеть жизнь во всех ее проявлениях. Был один эпизод из дома престарелых, важный для меня опыт. Тогда там было совсем плохо, бедность и запустение, никто ни за кем не ухаживал, просто не было денег. Однажды я стригла ногти пожилой женщине, а ей их не стригли несколько месяцев, а может, и лет. И ногти у нее были вросшие, длинные, желтые и очень твердые, как камни. И я помню, как я маленькими ножничками пытаюсь их как-то состричь, а ножницы их не берут. Помню, как она заплакала, и я тоже плакала от сочувствия и собственного бессилия.

Уйдя от Путина, вы сразу возглавили предвыборный штаб Ирины Хакамады…

Расскажите, как вы решили уйти от Путина.

Как и когда вы занялись политикой?

Да. Я хотела продвигать женщин в политике, считала, что это необходимо. Как раз были президентские выборы, и меня спросили: хочешь поработать с Хакамадой?

Я регулярно ходила на совещания в администрацию президента. Вносила идеи, многие были реализованы. Свободно могла говорить все, что думала. Поначалу все было хорошо.

Потом, примерно в 2002 году, что-то начало меняться. Поднимали голову силовики, продавливали свои решения. Потом реакция Путина на гибель подводной лодки «Курск», на «Норд-Ост»… На тот момент еще было сложно предположить, во что это в итоге выльется. Но я уже почувствовала, что мне с ним не по пути.

В студенческие годы я хотела заниматься наукой. Но денег в начале 90-х у меня совсем не было, стипендия в МГУ крошечная, пришлось искать работу. Пыталась устроиться и ведущей на радио, и журналистом, но не сложилось. Совершенно случайно мне предложили работу, где надо было ежедневно анализировать публикации СМИ и писать отчеты. Я согласилась и оказалась в компании, которая занималась выборами.

Потом появился интернет, и мы начали создавать сайты – в том числе таким политикам, как Борис Немцов и Владимир Путин.

Вы пошли против силовиков. Было страшно?

А потом произошла трагедия в Беслане, и вы занялись ее расследованием.
Как это получилось?

Было очень горько слышать, что я политизирую ситуацию, пиарюсь на крови. А страшно не было, хотя на меня напали неизвестные, и я оказалась в больнице. Но нападение сделало меня сильнее, я и не подумала ничего бросать.

Изначально меня в Осетию позвал местный бесланский депутат Виссарион Асеев. И я поехала вместе с журналистом Валерием Панюшкиным. Мы много общались с матерями погибших детей, приходили к ним в дом, они показывали нам детские кроватки, на которых стояли фотографии. Они плакали, просили помочь, им было важно понять, почему дети погибли. Официальная версия ответа не давала.

Я привезла в Осетию журналистов, потом сделала сайт «Правда Беслана», дальше были пикеты, митинги, в том числе и во Владикавказе. Начался судебный процесс, и я поняла, что его надо записывать. Подключились местные журналисты, стало понятно, что показания свидетелей сильно расходятся с официальной версией. В ней не рассматривались ошибки командования – то, что можно было начать переговоры, выиграть время и вывести еще людей, как это сделал Руслан Аушев – он, рискуя жизнью, вывел из здания 26 человек – женщин с грудными детьми. Но вместо попыток спасти жизни силовики начали стрелять.

Мы провели общественное расследование, и его результаты властям не понравились.

В 2019 году я избралась в Общественную наблюдательную комиссию Москвы, то есть стала заниматься защитой прав людей, оказавшихся в СИЗО, спецприемниках и психиатрических больницах. Я почувствовала себя особенно нужной, поняла, что могу и здесь полноценно помогать людям, защищать, менять ситуацию, делать полезные вещи. Я не получала денег – наградой было громадное моральное удовлетворение. Я посетила в камерах более трех тысяч человек, а в больницах - несколько сотен. А когда руководство ОНК решило, что я как правозащитник слишком неудобна для тюремного начальства, мне стало понятно: не нужно останавливаться, нужно идти в Госдуму.